«...Разбитая мечта может составить несчастье жизни» (Д. Писарев)
Когда рушится мечта, мы теряем надежду, волю к жизни. Весь мир кажется нам враждебным, жестоким. Как заметил Д. Писарев, «...разбитая мечта может составить несчастье жизни».
Эта тема раскрывается в поэме А.С. Пушкина «Медный всадник», основной конфликт которой состоит в противостоянии личности и государства. Героем ее является Евгений — обыкновенный человек, скромный чиновник, живущий своим трудом и мечтающий о простом семейном счастье. Образ этот неопределенен. Так, автор сообщает нам, что Евгений происходит из некогда знатного, а ныне обедневшего рода, живет в Коломне, «где-то служит». Характерно, что герой не имеет собственной фамилии. Пушкин словно вырывает Евгения из цепи поколений, общая жизнь которых и создает течение жизни общенациональной [«Прозванья нам его не нужно»). Тем самым автор максимально сужает круг жизненных исканий «маленького человека», противопоставляя его необъятному кругу замыслов царя Петра.
Внутренний облик Евгения проступает из его бесхитростных размышлений. «Приют смиренный и простой», патриархальное семейство, жизнь с любимой Парашей, дети и внуки — вот его идеалы. Однако жизнь, по мысли Пушкина, не должна ограничиваться столь узким кругом. Такая идиллия очень хрупка (у человека нет никакой другой опоры), поэтому изначально обречена на гибель. И пушкинский герой сам интуитивно чувствует это: его мечтанья соседствуют с необъяснимой грустью: «Так он мечтал. И грустно было Ему в ту ночь...». И для автора этот идиллический мир не привлекателен и не поэтичен, потому что лишен какого-либо духовного содержания и замыкается в себе самом.
Однако во второй части поэмы внутренний облик Евгения кардинально меняется. Столкнувшись со стихией, он испытывает необъятный страх, беспокоясь о судьбе дорогой для него Параши. Словно околдованный, он пытается увидеть «остров малый», «ветхий домик». И, заметив носящиеся по волнам обломки, он не хочет и не может поверить в происходящее. Узнав о гибели любимой, Евгений лишается рассудка: рушатся все его мечты, смысл жизни безвозвратно ускользает от него: «Он скоро свету Стал чужд...». Вторая часть поэмы включает кульминацию внешнего сюжета (истории несостоявшегося счастья). Кульминацией здесь является осознание героем крушения его надежд, внезапная потеря рассудка. Безумие меняет все поведение Евгения, его социальный облик, мысли и чувства: он существует словно во «сне», лишившись разом всех своих мечтаний. Теперь он отчужден от людей, больше не служит, лишается своего угла, превратившись в странника.
Вторая часть содержит также и кульминацию внутреннего сюжета. Это вторая встреча Евгения с Медным всадником, сцена бунта «маленького человека»: «Добро, строитель чудотворный! — шепнул он, злобно задрожав. — Ужо тебе!,..» Бунт имеет свои последствия: герою кажется, что Медный всадник пускается за ним в погоню. И эта фантастическая картина выглядит как преследование за правду.
В этой сцене звучит уже ранее использованный Пушкиным мотив ожившей статуи («Каменный гость»), имеющий мифологические истоки. Так, данную сцену из «Медного всадника» критики сопоставляли с античным мифом о статуе Афродиты, разлучающей влюбленных.
Герой пытается бороться за свои мечты. Он оказывается способным на бунт, но стихийный бунт личности, по мысли автора, обречен на неудачу, лишен какого бы то ни было смысла. Поэтому Евгений тихо погибает на пороге дома, бывшего символом будущего счастья. «“Домишко ветхий” пуст. Он подобен пустой скорлупке идиллической мечты героя о здании жизни, построенном на песке... И единственно возможная реакция автора на все это — тоскливое, болевое сострадание. О Евгении сказано так, как может быть сказано о малом ребенке, — с любовью, но и с высоты опыта: «безумец мой». Отмучившийся мечтатель похоронен «ради бога»; он как бы запоздало примирился с бытием — едва ли не против своей воли. <...> Умиротворение в «современной идиллии... оказывается возможно лишь после ее разрушения — окончательного, непоправимого, ставшего результатом взаимной, хотя и неравной неправоты героев повести и стоящих за ними социальных сил. Всем объективным ходом сюжетного действия... автор «Медного всадника» показывает, что он не с Петром и не с Евгением, не со стихией и не с устойчивым обытовленным миром, не с одой и не с идиллией, потому что его жанр — трагедия, его мироощущение — трагическое», — писал А.Н. Архангельский.
Поэма начисто лишена дидактизма, какого-либо морализаторства, авторская позиция нигде не заявлена открыто. Пушкин как будто приглашает читателя поразмышлять об истории и человеческой жизни, о судьбе и счастье.
Евгений в поэме соприкасается со стихией, и эти два образа (героя и природы) также сопоставимы. Исследователи отмечали, что сюжетная история Евгения повторяет сюжетный рисунок Невы: внезапный бунт (безумие) и скорое отступление. В подтексте поэмы здесь угадывается философская мысль автора: вмешательство в естественное течение жизни обрекает на стихийный бунт и природу, и человека.
Ощутимо звучит во второй части поэмы мотив суда, который задается уже в пейзаже («Мрачный вал Плескал на пристань...»). Свой суд над «строителем чудотворным» творит здесь и Евгений, именно его обвиняет он в бедствиях людей. Ситуация становится парадоксальной: безумие «проясняет» герою истинное положение дел, он начинает глубже понимать жизнь и все происходящее. И здесь с мыслями героя сливается авторский голос:
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?
И не случайно суд здесь доверен безумцу, человеку, ставшему похожим на юродивых, людей, которые на Руси были носителями закрытых для других истин и откровений. Евгений теперь не принадлежит жизни, но не принадлежит и смерти: «Ни житель света, Ни призрак мертвый». Антитетичность образов во второй части доведена до предела. В образе Петра автор намеренно подчеркивает нечеловеческое, не¬живое начало. Это «истукан», «кумир с простертою рукою». Евгений, напротив, — живой человек.
Несмотря на безумие, он испытывает простые человеческие чувства («По сердцу пламень пробежал», «В его лице изображалось смятенье») .
Развязкой внешнего и внутреннего сюжетов становится смерть героя. Умирает он возле ворот «домишки ветхого» своей возлюбленной, занесенного на остров наводнением. Исследователи отмечали здесь, что поэма Пушкина перекликается здесь с трагедией У. Шекспира «Ромео и Джульетта». «Безумный» Ромео (в пьесе он сам называет себя безумным) умирает в гробнице Джульетты. И такая концовка «бросает на современную автору “Петербургскую повесть” отсвет высокой трагедии».
Таким образом, зачастую крушение иллюзий становится для человека роковым, определяющим всю его судьбу.